Доникейское христианство (100 - 325 г. по P. ?.) Шафф Филип

§25. Эдикты о веротерпимости. 311 - 313 г. по P. X.

См. список литературы к §24, особенно Keim и Mason (Persecution of Diocletian, pp. 299, 326 sqq.).

Гонения Диоклетиана были последней отчаянной попыткой римского язычества одержать победу. Это был кризис, который должен был привести одну из сторон к полному исчезновению, а другую - к полному превосходству. По окончании борьбы старая римская государственная религия почти исчерпала свои силы. Диоклетиан, проклинаемый христианами, удалился с престола в 305 г. Выращивать капусту в Салоне, в своей родной Далмации, ему нравилось больше, чем править громадной империей, но его мирная старость была потревожена трагическим случаем с его женой и дочерью, а в 313 г., когда все достижения его правления были уничтожены, он покончил с собой.

Галерия, подлинного зачинщика гонений, заставила призадуматься ужасная болезнь, и незадолго до смерти он положил конец этой бойне своим примечательным эдиктом о веротерпимости, который был выпущен им в Никомедии в 311 г. совместно с Константином и Лицинием. В этом документе он заявлял, что ему не удалось заставить христиан отказаться от их зловредных новшеств и подчинить их многочисленные секты законам римского государства и что теперь он разрешает им устраивать свои религиозные собрания, если они не будут возмущать общественный порядок в стране. В заключение он добавлял важное указание: христианам «после этого проявления милости следует молиться своему Богу о благополучии императоров, государства и самих себя, чтобы государство могло процветать во всех отношениях, а они могли спокойно жить в своих домах».

Этим эдиктом практически завершается период гонений в Римской империи.

В течение короткого времени Максимин, которого Евсевий называет «главным из тиранов», продолжал всяческим образом угнетать и терзать церковь на Востоке, а жестокий язычник Максенций (сын Максимиана и зять Галерия) делал то же самое в Италии.

Но юный Константин, родом с далекого Востока, уже в 306 г. стал императором Галлии, Испании и Британии. Он вырос при дворе Диоклетиана в Никомедии (как Моисей при дворе фараона) и был назначен его преемником, но бежал от интриг Галерия в Британию; там отец провозгласил его своим наследником, и армия поддержала его в этом качестве. Он пересек Альпы и под знаменем креста нанес поражение Максенцию у Мульвийского моста близ Рима; язычник–тиран вместе со своей армией ветеранов погиб в водах Тибра 27 октября 312 г. Через несколько месяцев после этого Константин встретился в Милане со своим соправителем и шурином Лицинием и издал новый эдикт о веротерпимости (313), с которым вынужден был согласиться и Максимин в Никомедии незадолго до своего самоубийства (313). Второй эдикт шел дальше, чем первый, 311 г.; это был решительный шаг от враждебного нейтралитета к доброжелательному нейтралитету и защите. Он готовил путь к юридическому признанию христианства как религии империи. В нем приказывалось вернуть всю конфискованную церковную собственность, Corpus Christianorum, за счет имперской казны и всем провинциальным городским властям предписывалось исполнить приказ незамедлительно и энергично, чтобы установился полный мир и императорам и их подданным была обеспечена Божья милость.

Таким было первое провозглашение великого принципа: у каждого человека есть право выбирать себе религию в соответствии с требованиями его собственной совести и искренним убеждением, без принуждения и вмешательства со стороны правительства. Религия ничего не стоит, если она не свободна. Вера под принуждением - это вовсе не вера. К сожалению, преемники Константина начиная с Феодосия Великого (383 - 395) насаждали христианскую веру, исключая все остальные, но не только это - они насаждали также и ортодоксию, исключая любые формы разногласий, которые наказывались как преступление против государства.

Язычество сделало еще один отчаянный рывок. Лициний, поссорившись с Константином, на краткое время возобновил гонения на Востоке, но в 323 г. потерпел поражение, и Константин остался единственным правителем империи. Он открыто защищал церковь и был благосклонен к ней, но не запрещал идолопоклонство, а в целом оставался верен политике провозглашения веротерпимости до самой смерти (337). Этого было достаточно для успеха церкви, которая обладала жизненной силой и энергией, необходимой для победы; язычество же быстро приходило в упадок.

С Константина, последнего языческого и первого христианского императора, начинается новый период. Церковь восходит на трон кесарей под знаменем некогда презираемого, а теперь почитаемого и триумфального креста и придает новую силу и блеск древней Римской империи. Этот внезапный политический и общественный переворот кажется чудесным, однако это было лишь правомерное следствие интеллектуальной и моральной революции, которую христианство начиная со II века тихо и незаметно совершало в общественном мнении. Сама жестокость гонений Диоклетиана показала внутреннюю слабость язычества. Христианское меньшинство со своими идеями уже контролировало глубинное течение истории. Константин, как мудрый государственный деятель, видел знамения времени и следовал им. Девизом его политики можно считать надпись на его военных стягах, ассоциируемую с крестом: «Нос signo vinces» .

Какой контраст между Нероном, первым императором–гонителем, который ездил в колеснице между рядами мучеников–христиан, сжигаемых в его садах наподобие факелов, - и Константином, восседающим на Никейском соборе посреди трехсот восемнадцати епископов (некоторые из них, как ослепленный Пафнутий Исповедник, Павел из Неокесарии и аскеты из Верхнего Египта, в грубых одеждах, носили следы пыток на своих искалеченных, изуродованных телах) и дающим высшее согласие гражданской власти на постановление о вечной Божественности некогда распятого Иисуса из Назарета! Никогда, ни раньше, ни потом, мир не видел подобной революции, разве что кроме тихого духовного и нравственного преображения, совершенного самим христианством в момент его возникновения в первом и духовного пробуждения в шестнадцатом веке.

В истории Христианской Церкви существует немного событий, которые можно было бы сопоставить с тем, что произошло 1700 лет тому назад, когда императоры Константин и Лициний подписали эдикт, вошедший в историю под именем Миланского эдикта. Для христиан, живших в последующие столетия, да и для современных христиан, этот эдикт стал четкой границей, разделившей две эпохи. Можно сказать, что после 313 года изменился и облик Христианской Церкви, и облик всей Римской империи, так что плодами Миланского эдикта мы питаемся и по сей день. Эдикт оказал немалое влияние на формирование европейской цивилизации, на формирование христианской цивилизации в целом. Но в этом докладе хочется обратить внимание на ту роль, которую Миланский эдикт сыграл в истории Церкви, на те изменения в церковной жизни, которые стали следствием его принятия.

Когда современный христианин слышит о Миланском эдикте, он в первую очередь вспоминает о прекращении гонений на христиан. Действительно, в течение первых трех веков своего существования Церковь практически пребывала вне закона и все последователи Христа являлись потенциальными мучениками. Насильственную смерть по несправедливому приговору претерпел Сам Божественный Основатель христианства, насильственной смертью завершили свой путь практически все прямые ученики Иисуса Христа. В условиях существования императорского культа христиане были преступниками и по отношению к римской власти, и по отношению к римской языческой религии. Преступниками делало их и исполнение одного из главных заветов Иисуса Христа – проповедовать Евангелие всем народам (Мф. 28:18-20). В Римской империи прозелитизм был вне закона, поэтому то, что для христиан являлось Божественной заповедью, для римской администрации было прямым призывом к нарушению закона. В этих обстоятельствах история Церкви первых трех веков становилась историей мучеников.

Начало легализации христианства было положено еще ранее, в 311 году, когда император Галерий, поняв бесперспективность преследования христиан, издал эдикт, в котором говорилось: «Мы постановили, чтобы вновь свободно жили христиане, и пусть устраивают свои собрания, но так, чтобы никто из них не нарушал порядка». Этот указ фактически отменял преследование за само имя христианина, но не предусматривал разрешения на переход в христианство из других религий. Историки Церкви полагают, что в 312 году императоры издали еще один эдикт, ограничивающий возможность перехода в христианство. Поэтому в полной мере преследования христиан могли прекратиться только после Миланского эдикта 313 года.

Однако Миланский эдикт не просто положил конец гонениям на Церковь. Он провозгласил принцип религиозной свободы. Слова эдикта о свободе выбора веры звучат очень современно: «Мы даровали христианам и всем возможность свободно следовать той религии, какую бы кто не пожелал … мы постановили, что необходимо узаконить то, что полагали необходимым всегда, а именно, что вообще не следует никому отказывать в выборе, если кто-то предал мысли свои богопочитанию христианскому или той религии, какую счел для себя наиболее подходящей; чтобы всевышняя божественность, святости чей мы следовали бы по доброй воле, могла проявлять во всем свое благоговение и милость» (Лактанций. О смертях преследователей, 48:2-3). Эта религиозная свобода открывала законный путь для дела христианской миссии, которая даст значительные плоды уже к концу четвертого столетия.

Симпатии императорской власти к Церкви, выраженные в Миланском эдикте, и усиление миссионерской деятельности привели к массовому обращению в христианство. Переход в новую веру для некоторых был данью моде или был продиктован корыстными соображениями. Нам, пережившим крушение атеистической идеологии и возрождение Церкви в странах бывшего Советского Союза, несложно представить себе картину массового прихода в Церковь, который имел порой формальный характер. Массовые обращения имели также некоторые негативные последствия, проявлявшиеся в частичном разрушении общинной жизни христиан и падении общего нравственного уровня. Но широкое распространение евангельского учения оказалось весьма благотворным для общества в целом, способствовало смягчению общественных нравов и гуманизации общественной жизни. Христианское представление о высоком достоинстве человека повлияло на отмену в 315 году клеймления преступников, официальную отмену крестной казни и принятие запрета на выбрасывание детей, что у римлян являлось обычной практикой. В 325 году были отменены кровавые зрелища – гладиаторские сражения, которые были очень любимы жителями многих регионов империи. Постепенно менялось отношение и к институту рабства.

Миланский эдикт провозглашал свободу религиозного выбора. И у современного его читателя возникает желание соотнести свободу, о которой говорит древний указ, с той свободой религии, о которой говорят современные политики. Однако современное понимание свободы религии граничит с религиозным безразличием, оно не связано ни со стремлением к истине, ни со стремлением обрести Божественное благоволение. Не таков был по своему духу Миланскиий эдикт. В нем не было безразличия. Эдикт издавался в интересах христиан и был знáком расположения ко христианству. В контексте всего эдикта, составленного в пользу христиан, слова о свободе выбора веры подразумевают в первую очередь возможность свободного выбора христианской веры. Можно сказать, что уже в 313 году святой равноапостольный Константин был на пути к христианству. Во всяком случае, уже в 312 году он созерцал видение Креста и с помощью христианского символа одержал победу над превосходящими силами своего противника Максенция. Религиозная свобода провозглашалась, таким образом, в пользу христианства и при этом вполне соответствовала евангельскому учению о любви.

В эпоху, которая началась в 313 году, государство в лице императора начало принимать активное участие в делах Церкви, в том числе ограничивать права христианских еретиков и раскольников. К сожалению, силовые методы, применявшиеся императорами, зачастую противоречили евангельскому духу и Церковь начинали использовать в достижении политических целей. Но то, что невозможно искоренить инакомыслие силой, понимал уже святой Константин, который в итоге проявил снисходительность и к раскольникам донатистам, и к еретикам арианам, вернув их из ссылки. Последующий отход от идеи веротерпимости и борьба с церковными разделениями были продиктованы не только политическими мотивами, но и глубокой убежденностью в истинности Православия и стремлением видеть весь мир в христианском единомыслии. Об этом говорят письма того же святого Константина, обращенные к Арию и Александру Александрийскому до Никейского собора и к Арию, когда тот находился в ссылке после собора. Эти письма пропитаны подлинным духом христианской любви и жаждой христианского единства.

Благожелательное и покровительственное отношение к Церкви, засвидетельствованное в Миланском эдикте, а также симпатия к Церкви со стороны императорской власти впоследствии переросли в то, что христианство стало государственной религией. Церковь стала приобретать целый ряд прав и привилегий, которые, если быть справедливым, порой становились источником соблазна для клириков. Дав Церкви особые права и привилегии, императорская власть не оставляла попыток вмешатества в церковные дела. Но при всей близости Церкви и государства христианская религия, в отличие от древнего римского язычества, не превратилась в функцию государственной власти, сохранив свою автономию. Эта автономия осознавалась уже первым христианским императором, автором Миланского эдикта. Когда донатисты обратились к императору с просьбой выступить судьей при рассмотрении их дела, святой Константин ответил: «Какое безумие требовать суда у человека, который сам ожидает суда Христова! На суд священников следует смотреть как на суд Самого Бога!». Такого же образа мысли придерживался этот император и после Никейского собора, когда писал в «Послании к епископам, не присутствовавшим на соборе»: «Все, что ни делается на святых соборах епископов, должно быть отнесено к воле Божией». И позднее, в конце IV века святитель Амвросий Медиоланский не позволил перейти границы Церкви даже тому императору, при котором христианство стало государственной религией – Феодосию Первому. В ответ на попытку императора вмешаться в церковные дела святитель Амвросий писал: «Что может быть почетнее для императора как не то, что его называют сыном Церкви? Но император в Церкви, а не выше Церкви». В истории взаимоотношений Церкви и православного государства первого тысячелетия не было идеальных периодов, возможно, не была идеальной и сама модель этих взаимоотношений, но именно эта модель, заданная Миланским эдиктом, была воспринята вместе с самим христианством и на Руси.

Миланский эдикт завершил эпоху открытых гонений на христианство. У христиан после этого почти не осталось возможности быть мучениками, быть подражателями смерти Иисуса Христа, пройти путем Христа до несправедливой насильственной смерти. В этой связи в Церкви получило особое развитие аскетическое движение, которое мы называем монашеством. Уже основателем египетского отшельничества преподобным Антонием Великим монашество воспринималось как аналог мученичества, как добровольное мученичество. Святитель Афанасий Великий так пишет в «Житии преподобного Антония»: «Ему /преподобному Антонию/ желательно было стать мучеником. И сам он, казалось, печалился о том, что не сподобился мученичества. /…/ А когда гонение уже прекратилось, /…/ тогда Антоний оставил Александрию и уединился в монастыре своем, где ежедневно был мучеником в совести своей и подвизался в подвигах веры». Таким образом, в определенной мере развитие монашества также можно считать одним из следствий Миланского эдикта.

После 313 года Церковь столкнулась с обстоятельствами, с которыми ей прежде не приходилось иметь дело. Церковь никогда не имела такого покровительства, которое ей стало оказывать государство. Перед Церковью и епископами благоговели императоры, некоторые из которых все еще носили языческий титул верховного жреца. Но теперь за отказ участвовать в императорском культе не казнили, более того, сам император склонял главу перед Христом. В сознании некоторых христиан появился соблазн увидеть в этой необыкновенной перемене наступление Христова царства на земле. В плену этого соблазна оказался и знаменитый первый церковный историк, Евсевий Кесарийский. Средство против этого соблазна родилось в недрах самой Церкви, когда лучшие из христиан побежали из мнимого Небесного царства на земле в пустыню. Самые искренние последователи Христа не смогли реализовать христианский идеал в условиях христианского государства. На фоне внешнего торжества Церкви, строительства больших храмов, на фоне всех привилегий, которые получала Церковь, они служили тихим напоминанием о том, что подлинное христианство созидается внутри человека, в его душе, а успех христианства не определяется внешним расцветом. Монашество стало великим духовным плодом великого свершения 313 года.

Однако нельзя отрицать, что даже те внешние плоды, которые принес Миланский эдикт 313 года, не могут не восхищать взор. Политика покровительства дала импульс развитию всех видов церковного искусства. Тот невиданный расцвет церковной архитектуры, живописи, скульптуры, прикладного искусства, церковной поэзии, музыки, литературы, который стал возможен благодаря эдикту, до сих пор изумляет все цивилизованное человечество.

Ученые могут много спорить о самом Миланском эдикте, о том, где он был издан и кем, о степени его авторитетности в момент его опубликования, но бесспорно то, что он сыграл величайшую роль в истории человечества. Основываясь на уважении к человеку и его свободе, опираясь на представление о высоком достоинстве человека, эдикт прекратил почти трехсотлетний период жестоких гонений, он открыл путь самой широкой христианской миссии, вызвал расцвет христианской материальной и духовной культуры, укрепив в сознании многих людей и в общественном сознании важнейшие христианские идеалы, идеалы любви, добра и справедливости, все то, что лежит в основе современной европейской цивилизации.

См.: Акимов, В. В. История христианской Церкви в доникейский период / В. В. Акимов. Минск: Ковчег, 2012. С. 38-57.

Лактанций, Фирмиан Луций Цецилий. К исповеднику Донату о смертях преследователей / Фирмиан Луций Цецилий Лактанций // Лактанций. О смертях преследователей (De mortibus persecutorum) / Перевод с латинского языка, вступительная статья, комментарии, указатель и библиографический список В. М. Тюленева. СПб.: Алетейя, 1998. С. 212.

Болотов, В. В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 2: История Церкви в период до Константина Великого / В. В. Болотов. М., 1994. С. 162-163.

Лактанций, Фирмиан Луций Цецилий. К исповеднику Донату о смертях преследователей. С. 245-246.

См.: Болотов, В. В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 3: История Церкви в период Вселенских соборов / В. В. Болотов. М., 1994. С. 137.

Болотов, В. В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 2: История Церкви в период до Константина Великого. С. 404.

Евсевий Памфил. Жизнь блаженного василевса Константина / Евсевий Памфил. М., 1998. С. 112. (Книга 3. Глава 20).

См.: Болотов, В. В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 3: История Церкви в период Вселенских соборов. С. 76.

Святитель Афанасий Великий. Творения / святитель Афанасий Великий. М., 1994. Т. 3. С. 217.

См.: Акимов, В. В. Трансформация раннехристианских эсхатологических воззрений в церковно-исторических сочинениях Евсевия Кесарийского / В. В. Акимов // Труды Минской Духовной Академии. № 3. Жировичи, 2005. С. 66-70.

30. Медиоланский эдикт

История римской тетрархии обещала быть похожа на сказку про дружных царей, мирно управляющих каждый своим царством, особенно когда Диоклетиан с Максимианом в 305 году ушли в положенную отставку и, казалось, новый правовой механизм заработает не на одно поколение. Но уже на следующий год эта история стала похожа на известную считалочку про десять негритят, так что к моменту смерти Максимина Дазы в 313 году вполне можно сказать, что «их осталось только двое» - Лициний и Константин. Правда, финал этой истории не сходится со считалкой, потому что победитель не провоцировал ничьи убийства и сам любил жизнь, а не собирался кончать собой, как ему могли бы посоветовать многие языческие философы поздней Античности, если бы он обратился к ним в минуту отчаяния.

Когда Лициний занял дворец в Никомедии, бывший политическим центром Империи во времена Диоклетиана, он тут же огласил письмо о положении христиан, которое Константин вместе с ним составил в городе Медиолане 13 июня (в июньские иды) наместникам каждой провинции, почему оно со временем получило название Медиоланского (Миланского) эдикта. Текст этого письма полностью приводится у Лактанция (О смертях преследователей, 48) и в переводе на греческий у Евсевия Кесарийского (Церковная история, X, 5.2–14). По своему содержанию и историческому значению текст этого письма затмевает Никомедийский эдикт Галерия 311 года.

Во-первых, в этом письме провозглашается легализация всех религий Римской империи, что фактически уже было постановлено в эдикте Галерия, но теперь имеет всеобщеобязательную силу на территории всего государства.

Во-вторых, в этом письме особо подчеркивается свобода именно христианского вероисповедания, что тоже было в эдикте Галерия, но теперь имеет не только общегосударственную силу, но также оговаривается, что христиане могут исповедовать свою веру без всякого беспокойства для себя. Если Галерий в своем эдикте специально оговаривал, что христиане должны пользоваться своей свободой так, чтобы никто из них не нарушал порядка, то Константин и Лициний оговаривают, что христиане могут пользоваться своей свободой так, чтобы не бояться самого государства, иначе говоря, того самого порядка, который они якобы нарушают. Если эдикт Галерия напоминает христианам, что они могут быть в чем-то виноваты перед государством, то эдикт Константина и Лициния, наоборот, как будто бы извиняется перед христианами за ту вину, которую государство несет перед ними.

В-третьих, если эдикт Галерия ставил христианам условия молиться за благополучие республики и императора, что само по себе не нарушает принципов христианской морали, то эдикт Константина и Лициния не ставит таких условий, поскольку они могут быть поняты превратно.

В-четвертых, самый главный пункт этого письма, принципиально отличающий его от эдикта Галерия, состоит в требовании вернуть христианам все земли, помещения и храмы, которые за все годы гонений были отобраны у христиан. При этом специально оговаривается, что сами христиане ничего не должны платить за эту реституцию, что говорит об уровне произвола на местах в те времена.

В заключение письма от наместников требуется максимально распространить его содержание, в частности, вывешивая его повсюду, как это обычно делалось со всеми открытыми императорскими приказами. Есть версия, что Максимин Даза незадолго до смерти подтвердил этот указ на тех немногих территориях на юге Малой Азии, которые оставались в его подчинении.

Возможен вопрос: почему Константин и Лициний решили издать этот эдикт, если на их территориях, особенно у первого, никаких антихристианских преследований не велось? Ответ очень простой: потому что антицерковные указы Диоклетиана 303–304 годов никто не отменял, и те же Максимин, Максенций и Галерий до своего эдикта 311 года на них ориентировались, и поэтому все христиане жили в страхе, что на основании этих указов любой тетрарх в любое время может возобновить или усилить репрессии. Даже христиане под властью Константина понимали, что их безопасность держится на его личном отношении к ним, но он может в любой момент вспомнить об указах 303–304 годов.

Таким образом, Медиоланский эдикт, изданный Константином и Лицинием 13 июня 313 года, окончательно отменял действия репрессивных указов 303–304 годов; не только провозглашал христианство легальной религией на всей территории Римской империи, но также не ставил перед христианами никаких условий, фактически признавал вину государства перед ними и, самое главное, возвращал им все отнятые земли и храмы. Медиоланский эдикт нельзя считать, как это нередко можно встретить в популярной литературе, признанием христианства государственной религией Римской империи. Язычество сохраняло свои позиции, и его культы отправлялись по всей Империи до конца правления Константина, а также и после него. Христианство окончательно будет признано государственной религией только в 381 году, а до этого момента пройдет еще немало серьезных событий, ставящих под вопрос положение Церкви.

Про Медиоланский эдикт даже нельзя сказать, что после него христианство стало доминирующей религией Римской империи, потому что в количественном отношении христиане составляли меньшинство, а среди политической элиты, особенно в Риме, было очень много язычников. В чем же тогда историческое значение Медиоланского эдикта, если не считать столь важные решения об официальном прекращении террора по всей Империи и реституции церковного имущества? Дело в том, что христианство - это наступательная, миссионерская религия и поэтому реальная свобода означает для Церкви не просто возможность собираться в своих храмах, а возможность распространять свое вероучение по всему миру. Христианство в начале IV века было религией меньшинства, но это была религия самого активного , самого организованного и самого воодушевленного меньшинства, прошедшего множество нечеловеческих испытаний и объединенного исключительно общими мировоззренческими основаниями. Поэтому Медиоланский эдикт, не оказывая никакого специального поощрения христианам, а только восстанавливая справедливость по отношению к ним, способствовал резкому количественному и качественному росту влияния Церкви. Пребывание Церкви в катакомбах, конечно, для иных христиан было по-своему романтичным, так что многие из них уже и не представляли себе иного пространства для храмов, кроме как под землей - подальше от света и людей, но такое состояние было противно, противоестественно самим задачам Церкви, и поэтому Медиоланский эдикт открыл двери этих храмов в обе стороны , предоставив возможность христианам открыто выходить навстречу миру, а миру открыто входить в пространство храма.

Диоклетиан был в шоке от эдикта Константин и Лициния, для него он означал крах всей его религиозной политики, и если это действительно так, то тогда прав А.П. Лебедев, утверждающий, что основатель тетрархии с самого начала решил уничтожить Церковь. Как и на Галерия двумя годами раньше, так и на Диоклетиана напала страшная немочь, и если христианские авторы пишут, что он умер в результате мучительной болезни, то языческие говорят, что он покончил собой. В языческой этике поздней Античности умереть от болезни считалось большим позором, чем от самоубийства.

Как написал Лактанций, «от ниспровержения Церкви до ее восстановления прошло десять лет и около четырех месяцев». За эти годы Диоклетиан и его тетрархи Максимиан Геркулий, Галерий, Максенций, Флавий Север, Максимин Даза и сам Лициний в большей или меньшей степени были организаторами и исполнителями массового антихристианского террора, и только Галлия и Британия под властью сначала Констанция, а потом Константина были свободны от этого кошмара. После эдикта Галерия 311 года террор прекратился на территории Восточной Европы и Малой Азии. После победы Константина над Максенцием террор прекратился в Италии, Испании и Африке. Теперь уже, после победы Лициния над Максимином и издания Медиоланского указа, террор прекратился на территории Египта и Леванта, то есть Палестины и Сирии. Надолго ли?

В серии документов, переведенных с латинского на греческий, помещающейся в середине 10 книги его Церковной Истории, как "копия императорских постановлений, переведенных с римского языка", как указ, написанный от имени Константина и Ликиния. Но в повествовании о событиях, происходивших после победы над Максенцием , даже в рассказах о пребывании императоров в Медиолане , об эдикте речи нет. Так, Евсевий, повествуя о том, что произошло непосредственно после победы, пишет: "После сего сам Константин, а с ним и Ликиний, почитая Бога виновником всех ниспосланных им благ, оба единодушно и единогласно обнародовали в пользу христиан самый совершенный и обстоятельнейший закон (νομον υπερ χριστιανον τελειωτατον πληρεστατον) и как описание содеянных над ними Богом чудес и одержанной над тираном победы, так и самый закон, отправили к Максимину (τον νομον αυτόν Μαξιμινω), который управлял еще восточными народами и показывал к соправителям притворную дружбу. Максимин, как тиран, узнав об этом, весьма огорчился, однако же, чтобы не показаться, будто уступает другим и вместе с тем опасаясь утаить повеление (το κελευσθεν) императоров, по необходимости, как бы от собственного лица, написал к подчиненным себе областным начальникам следующую первую в пользу христиан грамоту"; далее приводится приказ Максимина Сабину (Евсевий. Церковная История IX, 9). По-видимому, здесь речь идет о Миланском эдикте, однако место издания не указывается, время точно не определяется (ср. επι τουτοις) и самый текст "совершеннейшего закона" не дается, а путем вывода легко придти к мысли, что упоминаемый здесь закон появился еще в г. В самом деле, в г., незадолго до своей смерти, Максимин обнародовал другой закон в пользу христиан, где изданный им рескрипт на имя Сабина он называет "прошлогодним", т.е. появившимся в г. (το παρελθοντι ενιαυτω ενομοθετησομεν)... Вот какие неясности у Евсевия.

Лактанций так рассказывает о пребывании правителей в Медиолане . "Константин , покончив с делами в городе Риме, удалился в ближайшую зиму в Медиолан, куда пришел также Ликиний , чтобы получить супругу", т.е. сестру Константина Констанцию (De mortibus persecutorum XLV, 9). Об издании здесь эдикта не упомянуто у Лактанция ни единым словом. При таком довольно печальном положении исторических данных о Миланском эдикте, не удивительно если, например, исследователь Константиновой эпохи Зеек отрицает подлинность его. По Зееку, документ называемый "Миланским эдиктом" вовсе не есть эдикт, издан не в Милане и не Константином и не устанавливает юридической веротерпимости, которой христиане уже давно пользовались. Зеек имеет в виду указ Галерия г. и наряду с ним "так называемый Миланский эдикт" считает совершенно излишним. Так называемый Миланский эдикт есть только письмо Ликиния на имя Вифинского презида в отмену тех ограничений, какими затруднил действия эдикта Галерия 311 г. Максимин , а документ Евсевия есть перевод того же письма Ликиния, посланного в Палестину где жил Евсевий. Однако, согласиться с Зееком никак нельзя. В обоих источниках - у Евсевия и у Лактанция - ясно говорится о пребывании двух Августов в Медиолане и о состоявшемся постановлении касательно религий. Нельзя удовлетвориться предположением, что в Милане состоялось лишь устное соглашение и соответственно с ним издан рескрипт Ликинием для восточных провинций, а в западных и без того жилось христианам свободно. Такой серьезный закон, как о религиозной свободе, не мог не быть запечатлен письменно тем более что и в списках Евсевия стоят слова: "Эту волю нашу надлежало изложить письменно", в законодательном акте рескрипта. Затем в рескрипте президу Ликиний вовсе не выдает этот законодательный акт за собственное произведение; да и не мог быть такой акт лично издан Ликинием, в душе остававшимся язычником. С другой стороны, список Евсевия не может быть рассматриваем как перевод с того же самого Ликиниева рескрипта, только посланного в Палестину. Список Евсевия имеет такое введение, какого нет у Ликиния. Откуда мог заимствовать его Евсевий? В самом тексте есть особенности, которые делают едвали возможным считать список Евсевия переводом Ликиниева рескрипта. Именно, у Евсевия читаем: "Эту волю нашу надлежало изложить письменно, по устранении всех ограничений, которые содержались в посланном твоей чести ранее в нашем указе касательно христиан (дальнейших слов у Лактанция нет), и которые казались весьма недобрыми и несообразными с нашею кротостью, чтобы это было устроено". Изъяснять в таких выражениях свое расположение к христианам и так вспоминать, вероятно, об эдикте г. могло быть единственно свойственно Константину. Ликиний же в данном месте мог лишь разуметь притеснения Максимина, и он говорит о них. Для объяснения отклонения Евсевиева списка от Лактанциева, думается, необходимо предположить, что Евсевий имел под руками подлинный Миланский эдикт и с него переводил, или кто-нибудь другой сделал для него это. Да и самое положение дела - в пользу такого предположения. Мы сказали, что в 9 книге Церковной Истории Евсевий упоминает о законе, но не излагает его. Однако, он думал изложить этот и другие законы в конце IX книги, подобно тому, как он VIII книгу заканчивает эдиктом 311 года. В первоначальной (собственно уже второй) редакции в самом конце IX книги речь шла о законодательстве в пользу христиан, чрез что доказали свою любовь к Богу Константин и Ликиний. По мнению Эдуарда Шварца , издание Церковной Истории Евсевия заканчивающееся IX книгою (первое издание было в - году и завершалось VIII книгою) появилось в г. и заключалось известным собранием документов, впоследствии помещенных Евсевием в середине Х книги. Здесь первое место принадлежало именно Миланскому эдикту, который был в начале г. Что же касается выводов из рескрипта Максимина , что будто Миланский эдикт издан был в г., то Максимину, как соправителю, по всей вероятности был послан в г. проект эдикта и когда он отказался подписать его, Константин и Ликиний издали его от своего лишь имени.

Текст Миланского эдикта

Текст Миланского эдикта читается так: "Еще ранее полагая, что свободы в религии стеснять не должно, что, напротив, нужно предоставить права заботиться о Божественных предметах уму и воле каждого, по собственному его произволению, повелели мы и христианам соблюдать веру, согласно избранной ими религии. Но так как в том указе, которым предоставлялось им такое право, были на деле при этом еще поставлены многие различные условия, то, может быть, некоторые из них скоро потом встретили препятствие такому соблюдению. Когда мы прибыли благополучно в Медиолан, я - Константин-Август и Ликиний-Август подвергли обсуждению все, что относилось к общественной пользе и благополучию, то в ряду прочего, что казалось нам для многих людей полезным, в особенности признали мы нужным сделать постановление, направленное к поддержанию страха и благоговения к Божеству, именно, даровать христианам и всем свободу следовать той религии, какой каждый желает, дабы находящееся на небесах Божество (греч. дабы Божество, каково бы оно ни было, и что вообще находится на небе) могло быть милостиво и благосклонно к нам и ко всем, находящимся под нашею властью. Итак, мы постановили, руководясь здравым и правильнейшим рассуждением, принять такое решение, чтобы вообще никого не лишать свободы следовать и держаться соблюдаемой у христиан веры, и чтобы каждому дана была свобода следовать той религии, какую сам считает наилучшею для себя, дабы верховное Божество, почитаемое нами по свободному убеждению, могло проявлять во всем обычную милость и благоволение к нам.

Посему надлежит твоей чести знать, что нам угодно было, чтобы по устранении всех совершенно ограничений, которые можно было усматривать в данном тебе ранее указе касательно христиан (греческ. "эту волю нашу надлежало изложить письменно, чтобы по устранении всех совершенно ограничений, которые содержались в посланном твоей чести ранее нашем указе касательно христиан и которые казались весьма недобрыми и несообразными с нашею кротостью") - чтобы это было устранено, и ныне каждый из желающих содержать религию христиан мог делать это свободно и беспрепятственно, без всякого для себя стеснения и затруднения. Объявить это со всею обстоятельностью твоей попечительности мы признали нужным, дабы ты знал, что мы и христианам даровали права свободного и неограниченного содержания своей религии. Видя же, что им это позволено нами, твоя честь поймет, что и другим также предоставлена, ради спокойствия нашего времени, подобная же полная свобода в соблюдении своей религии, так что каждый имеет право свободно избрать и почитать то, что ему угодно; это нами постановлено с тою целью, чтобы не казалось, что нами нанесен какой либо ущерб какому бы то ни было культу или религии (латинский текст испорчен).

Кроме сего, относительно христиан мы постановляем (латин. - решили постановить), чтобы те места в которых прежде они обычно имели собрания, о которых в предыдущем указе к твоей чести было сделано известное (греч. - иное) постановление, если они окажутся купленными в предыдущее время какими-либо лицами, или у казны, или у кого другого, - эти лица немедленно и без колебаний возвратили бы христианам безденежно и без требования какой либо платы; равно и получившие эти места в дар пусть возможно скорее отдадут (их) христианам. При этом и те, которые купили эти места, и те, которые получили в дар, если будут искать чего либо от нашего благоволения (лат. - пусть просят соответствующего вознаграждения, - греческ. - пусть обратятся к местному эпарху), дабы и они по нашей милости не остались без удовлетворения. Все это должно быть передано, при твоем содействии, обществу христиан немедленно, без всякого отлагательства. И так как известно, что христиане имели во владении не только места, где они обычно собирались, но и другие, составлявшие собственность не отдельных лиц, но общества их (лат. - т.е. церквей; греч. - т.е. христиан) все это в силу закона, который мы выше определили, ты прикажешь отдать христианам, т.е. обществу и собраниям их, без какого либо колебания и прекословия, с соблюдением именно выше указанного правила, чтобы те, которые бесплатно возвратят их, надеялись получить вознаграждение от нашей доброты.

Во всем этом ты обязан оказать выше названному обществу христиан все возможное содействие, чтобы повеление наше выполнено было в самом скором времени, дабы и в этом выразилось попечение нашей милости об общественном спокойствии и тогда, в виду этого, как было выше замечено, Божественное к нам благоволение, в столь великой мере уже испытанное нами, пребудет всегда, содействуя нашим успехам и общему благополучию. А чтобы этот милостивый закон наш мог сделаться всем известным, написанное здесь ты должен в своем публичном объявлении выставить всюду и довести до общего сведения, дабы этот закон нашей милости ни для кого не оставался в неизвестности".

Смысл Миланского эдикта

Чтобы уяснить смысл Миланского эдикта, нужно сравнить его с эдиктом г. Никомидийский закон хочет обеспечить жизнь христианам: "Пусть снова будут христиане и строят места для собраний". Этот толерантный эдикт терпит христиан, как необходимое зло. Даруя им жизнь, он требует: "чтобы они ничего не делали против общественного порядка", и обещает: "другими указами мы известим судей, что они обязаны соблюдать". То, чего так боится издатель эдикта со стороны христиан, это почти несомненно пропаганды христианства, которая была воспрещена иудейству под страхом смертной казни. Вот это-то дело христианства "против общественного порядка" и хочет Галерий подавить "другими указами". По всей вероятности, ему не удалось издать новые указы; но весьма возможно, что они все-таки увидели свет, быть может, благодаря исполнительной воле Августа Ликиния , ибо Миланский эдикт в самом начале указывает, как повод для своего появления, устранение стеснительных для христиан ограничений в предшествовавшем указе. Что же дает Миланский эдикт? Он очень удобно делится на две части: в первой идет речь о свободе религиозного исповедания, во второй об имущественных и общественных правах христиан т.е. как корпорации, и частных или личных правах. В первом отношении характерны слова: "каждый имеет право свободно избрать и почитать то, что ему угодно; это нами постановлено с тою целью, чтобы не казалось, что нами нанесен какой либо ущерб какому бы то ни было культу и религии". Отсюда ясно, что Миланский эдикт устанавливает, так называемый паритет, равенство всех религий и свободное право каждого гражданина следовать беспрепятственно какой угодно религии. Мнение профессора Лебедева, что этим эдиктом "христианство объявлено стоящим во главе всех религий, провозглашено единственной религией..." не соответствует тексту Миланского эдикта, ни обстоятельствам его происхождения. Справедливо подчеркивает профессор Бриллиантов , что эдикт исходит не только от Константина , но и от Ликиния ; к подписанию его, вероятно, привлекали и Максимина . Но как можно было думать, чтобы Ликиний , а тем более Максимин могли подписать эдикт, провозглашающий господство христианской религии?

Использованные материалы

• М. Э. Поснов. История Христианской Церкви. Часть II. Период вселенских соборов. Глава II. Отношение Христианской Церкви к внешнему миру. Церковь и государство. Император Константин Великий и Миланский эдикт. Отношения между Церковью и государством на Востоке и на Западе

Страница 1 из 4

МИЛАНСКИЙ ЭДИКТ – эдикт (указ) римских императоров-соправителей Лициния и Константина (314–323 гг.) о признании христианства наряду с другими религиями, изданный ими, по свидетельству историка церкви Евсевия Кесарийского (около 263 – 340 гг.), в 313 г. в Медиолане (ныне – Милан). Он широко известен также под названием «эдикт веротерпимости» и считается одним из важнейших документов в истории христианства, открывшим дорогу христианизации Европы. Его целью было привлечение сторонников христианства на свою сторону как в борьбе императоров друг с другом, так и с другими претендентами на римский трон. В начале IV в. христианство исповедовало не более одной десятой части населения Римской империи, однако христиане к этому времени уже успели создать крепкую организацию с мощной материальной базой, поскольку и богатые, и бедные люди не скупились на пожертвования в надежде на загробное блаженство. Правители понимали сдерживающую роль христианской церкви и также одаривали её привилегиями и земельными наделами. В результате к началу IV в. христианская церковь обладала десятой частью всех земель империи, а самым значительным имуществом обладали коллегии и создававшиеся вокруг них христианские общины, специализирующиеся на ритуалах захоронения. Языческая религия, требуя лишь соблюдения внешних обрядов, оставляла простор для свободы мысли, христианство же требовало безоговорочного признания установлений догмы. Поэтому именно такая религия была наиболее подходящей идеологической базой для монархии, возглавляемой «святейшим» императором, который, к тому же, считался верховным жрецом (Pontifex Maximus), защитником традиционных верований. На язычников христиане наводили страх и неприязнь своей скрытностью из-за особенностей богослужения, непримиримостью к иным религиозным представлениям, открытым непочтением к богам традиционной религии. Бытует мнение, что римские императоры были организаторами гонений на христиан, отвергавших отечественных богов, но это верно лишь отчасти. В реальности основные причины гонений исследователи советуют искать не на государственном, а на муниципальном уровне; они почти всегда были вызваны имущественными спорами, сопровождавшихся погромами. На муниципальном уровне, в коллегиях, эти споры не всегда можно было разрешить мирным путём, опираясь на законодательство, поскольку у префектов не хватало для этого ни полномочий, ни желаний. Поэтому они апеллировали к верховной власти. Ответные меры со стороны властей были не всегда адекватными, и христианский клир использовал эти ситуации для того, чтобы выступать от имени несправедливо обиженных. Оказывая пострадавшим гражданам благотворительность из пожертвованных средств, христианские пресвитеры (а затем и епископы) привлекали на свою сторону язычников, вводя их в ранг «верных». Обряд посвящения при этом был заведомо таинственным. Эта таинственность особенно ярко проявлялась в обрядах захоронения. Среди правителей было много людей, симпатизирующих христианству. Одним из них в эту эпоху был соправитель императора Диоклетиана (284–305 гг.) – Констанций Хлор (293–305 гг.), чьим внебрачным сыном был Константин I Великий. Именно этим фактом (т.е. тем, что император был вскормлен «христианским молоком») христианская традиция объясняет появление эдикта Константина, предоставившего свободу вероисповедания христианам, вошедшим в историю под названием «Миланского эдикта». Однако в реальности его появление было вызвано не столько христианским воспитанием будущего императора, сколько сложившейся в то время политической ситуацией. Император Диоклетиан в 285 г. разделил империю со своим товарищем по оружию Максимианом, чтобы легче отбиваться от врагов; оба носили титул Августов. В 292 г. к власти были приобщены ещё два императора с титулами цезарей – Констанций Хлор для Запада и Галерий (293–311 гг.) для Востока. Таким образом, с 293 по 305 гг. Римской империей управляли четыре императора: Диоклетиан, Максимиан, Констанций и Галерий.